[Радомир]

Стеклянный Дым.

Рыжая.


Ничего не обещала, как пришла, так и ушла
осень, рыжая шалава, забубённая душа.
Сердобольные вздыхали - вот ещё одна вразнос,
жарко ночью полыхали свечи белые берёз.
А она не блефовала, всё по честному - смотри,
как красиво отыграла золотые сентябри.
Ничего не обещала, раздевалась не спеша
осень, рыжая шалава, перелётная душа.
Уходила на рассвете невесомая, как снег,
говорили - ведьма, ведьма... перекрещивали вслед.
Раздала себя по-царски, неподсудная, дотла,
над костром калины красной полыхали два крыла.
Раздала себя красиво, всё по-честному... смотри -
догорают в небе синем золотые сентябри.
Ничего не обещала, как пришла, так и ушла
осень, рыжая шалава,
лебединая душа.

[Радомир]

Владимир Сэм Семенов.

Как свет.


Я знаю, у тебя всё по минутам.
По графику и, в общем-то по плану.
Ты каждый миг, как свет нужна кому-то,
Иначе механизмы мира встанут.
Тугой струной в трепещущем пространстве
Ты рассекаешь сонный мегаполис,
Как почтальон, везущий людям счастье,
В надежде обогнать почтовый поезд,
Доставить к запоздалому рассвету
Улыбку маме, дочке чай с печеньем,
Работу сделать в срок и с увлечёньем,
Такой вот график, нужно то да это,
Тогда, туда, тому такое и вот так вот.
Ты -- радиоволна на всех частотах,
Ты -- ласковый котенок с волей танка,
И этот мир живёт твоей заботой.

[Радомир]

Андрей Андреевич Вознесенский.

Муравей.



Он приплыл со мной с того берега,
заблудившись в лодке моей.
Не берут его в муравейники.
С того берега муравей.

Черный он, и яички беленькие,
даже, может быть, побелей...
Только он муравей с того берега,
с того берега муравей.

С того берега он, наверное,
как католикам старовер,
где иголки таскать повелено
остриями не вниз, а вверх.

Я б отвез тебя, черта беглого,
да в толпе не понять — кто чей.
Я и сам не имею пеленга
того берега, муравей.

Того берега, где со спелинкой
земляниковые бока...
Даже я не умею пеленга,
чтобы сдвинулись берега!

Через месяц на щепке, как Беринг,
доплывет он к семье своей,
но ответят ему с того берега:
«С того берега муравей».

[LisSB]

Давид Самойлов

Фантазия

Фантазия — болезнь причин и следствий,
Их раж, их беззаконный произвол.
И непоследовательность последствий.
Фантазия! Она начало зол!

Фантазия — свержение с престола,
Разъятье мировых кругов и сфер.
Ее для нас придумал Люцифер.
Фантазия — слепая ярость пола.

Ломание рогов и рык самца.
Крушение систем и крах теорий.
Она — недостоверность всех историй
До гибельной нелепости свинца.

В ней странно то, что голубых красот
Нам не рисует кисть воображенья.
А только хаос, только разрушенье.
Ее не сыщешь в у строенье сот,

В идиллии пчелиных медосборов,
В мелодиях аркадских пастушков…
Несчастлив тот, кто испытал, каков
Ее неукротимый норов.

Сообщение отредактировал LisSB - 4.01.2021 - 15:55

[LisSB]

ОЭ ТИСАТО

С каждым годом, увы,
все больше и больше старею,
снег виски убелил -
только сердце осталось прежним,
лишь оно, как снег, не растает!..

Эльдар Ахадов

Тающее сердце...

ЗАКАТ
...И проступил пронзительный рисунок
Из паутинно-золотистых жил.
И сумерек полуразмытый сурик
Себя на синий саван возложил.
Любовью светит таинство любое...
Извечно жить! Всегда не понимать.
Слова, неизъяснимые до боли
Из тающего сердца изымать.

[Радомир]

Лёха Никонов.

Как расчленитель Соколов.


Как расчленитель Соколов
Над Мойкой бушевал закат.

---------------------------------------------------------

Сергей Иванович Тверь.

C est la vie.


На пруду у кривой ольхи
С вами мы проводили день:
Я читал вам свои стихи,
Вы лечили свою мигрень.

Иногда вы кивали в такт.
Было, даже смеялись вслух.
Я читал вам не просто так -
Не такой я уж был лопух.

А в стихах я вам намекал
Про высокий души полет
И про то, что всю жизнь искал
Ту, которая все поймёт.

Вот уже и огни зажглись,
Синий вечер на город лёг,
Но вы как-то не повелись
На расплывчатый мой намёк.

А на небе, как на холсте,
Вышит золотом, месяц плыл…
Прижималась звезда к звезде,
Вам транслируя мой посыл.

Я хотел уже вас обнять -
Для любви не хватало слов,
Оставалось лишь трон занять
Возле ваших беспечных снов.

Я вас за руку нежно взял,
Чтоб добавить эффект словам -
Вы сказали: «Сейчас нельзя,
Я ещё не привыкла к вам!»

Как пробить эту глыбу льда? -
Я налил вам бокал ещё:
Я стремился попасть туда,
Куда вход был мне запрещен.

Убедившись, что вы не прочь
Раствориться в ночных огнях,
Я хотел, чтоб продлилась ночь
На подушках и простынях.

И ещё подливал вина,
Чтоб скорее решить вопрос,
Но фортуна была пьяна -
Повернулась ко мне across.

В переливах шампанских брызг
Под полёт моего стиха
Удалось вам напиться вдрызг,
Разведя меня, как лоха.

Вот уже и курантов бой,
И стихи превратились в дым…
А потом я отнёс домой
То, что было едва живым.

То, что двигалось час назад,
То, что мне обещало рай.
Спас меня лишь отборный мат
И бутылка Бахчисарай.

Я тащил вас вперёд кормой,
Испытав перманентный шок.
Я припер вас к себе домой,
Сбросил в ванную, как мешок.

Я над вашим бревном не ныл,
Не журчал, словно свиристель.
Вас раздел я, согрел, помыл
И, как смог, уложил в постель.

Я из вас ничего слепить
Не сумел - был плохой гончар.
Сильно за полночь, бросив пить,
Я отбился от ваших чар.

Плачь над нами, Эмманюэль!
Я упал, как размякший кекс,
Рядом с вами в свою постель -
Вот такой получился секс.

А на утро: «Ну мне пора…
Как-то холодно дышит грудь…
Что там было у нас вчера?
Если было - о том забудь!»

Туалет, макияж и чай.
Смейся, клоун! Поэт, грусти!
Лишь жестокое: «Не скучай…»
- Не «спасибо» и не «прости».

Ни хрена себе… Как же я?
Мне куда свою грусть зашить?
Кто же будет, любовь моя,
Мне вчерашнюю боль тушить?

Да и ладно, и хрен бы с ней…
Раз сказала - давай, плыви!
Обойдемся и без слюней.
Так случается, C’est la vie.

Нехороший прошел смешок -
Есть один у меня конек:
- Может, выпьешь на посошок? -
Эх, опять не сыграл намек.

Вы ушли в моросящий дождь,
Дверь за вами закрыл сквозняк…
Ну какой теперь на фиг ЗОЖ -
Я пошёл допивать коньяк.

[LisSB]

Белла Ахмадулина

Озноб

Хвораю, что ли, — третий день дрожу,
как лошадь, ожидающая бега.
Надменный мой сосед по этажу
и тот вскричал:
— Как вы дрожите, Белла!

Но образумьтесь! Странный ваш недуг
колеблет стены и сквозит повсюду.
Моих детей он воспаляет дух
и по ночам звонит в мою посуду.

Ему я отвечала:
-Я дрожу
все более — без умысла худого.
А впрочем, передайте этажу,
что вечером я ухожу из дома.

Но этот трепет так меня трепал,
в мои слова вставлял свои ошибки,
моей ногой приплясывал, мешал
губам соединиться для улыбки.

Сосед мой, перевесившись в пролет,
следил за мной брезгливо, но без фальши.
Его я обнадежила:
— Пролог
вы наблюдали. Что-то будет дальше?

Моей болезни не скучал сюжет!
В себе я различала, взглядом скорбным,
мельканье диких и чужих существ,
как в капельке воды под микроскопом.

Все тяжелей меня хлестала дрожь,
вбивала в кожу острые гвоздочки.
Так по осине ударяет дождь,
наказывая все ее листочки.

Я думала: как быстро я стою!
Прочь мускулы несутся и резвятся!
Мое же тело, свергнув власть мою,
ведет себя свободно и развязно.

Оно все дальше от меня! А вдруг
оно исчезнет вольно и опасно,
как ускользает шар из детских рук
и ниточку разматывает с пальца?

Все это мне не нравилось.
Врачу
сказала я, хоть перед ним робела:
— Я, знаете, горда и не хочу
сносить и впредь непослушанье тела.

Врач объяснил:
-Ваша болезнь проста.
Она была б и вовсе безобидна,
но ваших колебаний частота
препятствует осмотру — вас не видно.

Вот так, когда вибрирует предмет
и велика его движений малость,
он зрительно почти сведен на нет
и выглядит, как слабая туманность.

Врач подключил свой золотой прибор
к моим предметам неопределенным,
и острый электрический прибой
охолодил меня огнем зеленым.

И ужаснулись стрелка и шкала!
Взыграла ртуть в неистовом подскоке!
Последовал предсмертный всплеск стекла,
и кровь из пальцев высекли осколки.

Встревожься, добрый доктор, оглянись!
Но он, не озадаченный нимало,
провозгласил:
— Ваш бедный организм
сейчас функционирует нормально.

Мне стало грустно. Знала я сама
свою причастность к этой высшей норме.
Не умещаясь в узости ума,
плыл надо мной ее чрезмерный номер.

И, многозначной цифрою мытарств
наученная, нервная система,
пробившись, как пружины сквозь матрац,
рвала мне кожу и вокруг свистела.

Уродующий кисть огромный пульс
всегда гудел, всегда хотел на волю.
В конце концов казалось: к черту! Пусть
им захлебнусь, как Петербург Невою!

А по ночам — мозг навострится, ждет.
Слух так открыт, так взвинчен тишиною,
что скрипнет дверь иль книга упадет,
и — взрыв! и — все! и — кончено со мною!

Да, я не смела укротить зверей,
в меня вселенных, жрущих кровь из мяса.
При мне всегда стоял сквозняк дверей!
При мне всегда свеча, вдруг вспыхнув, гасла!

В моих зрачках, нависнув через край,
слезы светлела вечная громада.
Я — все собою портила! Я — рай
растлила б грозным неуютом ада.

Врач выписал мне должную латынь,
и с мудростью, цветущей в человеке,
как музыку по нотным запятым,
ее читала девушка в аптеке.

И вот теперь разнежен весь мой дом
целебным поцелуем валерьяны,
и медицина мятным языком
давно мои зализывает раны.

Сосед доволен, третий раз подряд
он поздравлял меня с выздоровленьем
через своих детей и, говорят,
хвалил меня пред домоуправленьем.

Я отдала визиты и долги,
ответила на письма. Я гуляю,
особо, с пользой делая круги.
Вина в шкафу держать не позволяю.

Вокруг меня — ни звука, ни души.
И стол мой умер и под пылью скрылся.
Уставили во тьму карандаши
тупые и неграмотные рыльца.

И, как у побежденного коня,
мой каждый шаг медлителен, стреножен.
Все хорошо! Но по ночам меня
опасное предчувствие тревожит.

Мой врач еще меня не уличил,
но зря ему я голову морочу,
ведь все, что он лелеял и лечил,
я разом обожгу иль обморожу.

Я, как улитка в костяном гробу,
спасаюсь слепотой и тишиною,
но, поболев, пощекотав во лбу,
рога антенн воспрянут надо мною.

О звездопад всех точек и тире,
зову тебя, осыпься! Пусть я сгину,
подрагивая в чистом серебре
русалочьих мурашек, жгущих спину!

Ударь в меня, как в бубен, не жалей,
озноб, я вся твоя! Не жить нам розно!
Я — балерина музыки твоей!
Щенок озябший твоего мороза!

Пока еще я не дрожу, о, нет,
сейчас о том не может быть и речи.
Но мой предусмотрительный сосед
уже со мною холоден при встрече.

[Радомир]

Акуленко Виталий.

Эльфийка.

Моей Элфи



Уши твои как будто из сказки взяты,
Губы твои послаще плодов малины.
Мне наплевать какой я по счёту. Пятый?
Если уйду, то стану твоей могилой.
Волосы демонически разметались,
Очень люблю, когда ты глядишь по-лисьи.
Я говорю о том, как живу в реале
И босяком-поэтом иду по жизни.
Плечи твои круглее любой планеты,
Очи твои - две пропасти у Вселенной.
Ты и в одежде кажешься мне раздетой:
Это уже не выкурить, это гены.
Верю/грущу/живу, о тебе мечтая,
Ссоры с тобой по сердцу проходят бритвой.
Встретимся. Знаю, милая. Только дай мне
Веру в себя и надежду не быть забытым.

[Радомир]

Игорь Николаевич Жданов.

Заполярные солдаты.


Вы слышите?
По наледи шурша,
В шинелях, разлетевшихся крылато,
Морозом обжигающим дыша,
Шагают заполярные солдаты.
Две сотни ног, как будто две ноги.
Конца колонны в сумраке не сыщешь.
На лютой стуже смёрзлись сапоги –
Железом громыхают голенища.
Кто сотворил, какой придумал бес
Колючую поземку плоскогорий,
Зелёное свечение небес,
Протяжный ветер северного моря?
Опять луна от холода бела,
И белая дорога под ногами.
И песня за сугробами легла,
Прижатая летящими снегами.
Здесь все до срока нежность берегут.
Слова просты, и шутки грубоваты.
Нас жёны ждут... А может быть, не ждут.
Но в этом мы совсем не виноваты.
Когда приносит письма старшина
И дышит на озябшие ладони,
Мне чудится:
лесная тишина,
Полозьев свист и свадебные кони...
Пока не встанет медленный рассвет,
Пока не грянут полковые трубы,
Нет прошлого и будущего нет -
Есть только ты, твои глаза и губы.
Вы слышите, как воют провода,
Как дизели работают с одышкой?
И к нам приходит солнце иногда,
Похожее на атомную вспышку.
Летит метель над всем материком,
В такие ночи женщинам не спится.
И твердый снег визжит под каблуком
В безмолвии арктической границы.

[Радомир]

Чен Ким.

Бетельгейзе это звезда.


Вот ответьте мне, добрые люди!
Боже, если ты слышишь, ответь -
В этой жизни когда-нибудь будет
Смысл такой же великий как смерть?

Откровенных и честных ответов
Не дают мне ни бог, ни народ...
Милый друг, кроме русских поэтов
Никого это все не ъбет...

[LisSB]

Фигура

Тонкая штучка...

Я – очень тонкая штучка,
Всегда на своей волне,
Может не слишком везучая,
И себе на уме…

Со мною нельзя по-хамски
Ни жить, ни любить, ни спать,
Ведь я – одуванчик майский,
Дунешь, не удержать…

Надолго замкнусь мгновенно,
И буду молча страдать…
Только интеллигентных
Где же, нынче, сыскать?

Я – не тупая блондинка,
Я из числа принцесс,
Могу быть холодною льдинкой,
Но чаще я - леденец...

[Радомир]

Матвей Багров.

Рождественская история о цветочках и травках.


Мы очнулись у ночного костра,
а кругом снега` - на мили окрест.
Серебрилась на сосне мишура,
выли волки, объявляя свой квест.

Мечник хмыкнул, поправляя крыло,
(в лунном свете проблеснули клыки):
"Ни хрена себе у нас Рождество...
За знакомство долбанём, мужики?"
"Демиурги развелись, как грибы, -
лучник плюнул обозлённо в костёр, -
не мешало поохотиться бы,
неестественный устроить отбор!"

"Да оставь - одно промаемся зря:
словно мёдом тут намазано им.."

Длинноухий подстрелил глухаря:
"Щща мы травками его! Нначиним!"

Поднимался сладковатый дымок,
становилось - однозначно - теплей...
И, естественно, в положенный срок
фрэлл принёс на посиделки людей!
Не, прикольная девчонка была:
свой пацан была - почти как и мы,
про какие-то цветочки гнала,
что ей типа кровь из носу нужны.

С неба падали снежинки легко,
осыпались иглы с ёлок дождём...

"Да нас(.)ать, что до весны далеко!
Для сеструхи, что ль, цветов не найдём?!"

Переклинило конкретно в мозгу:
обстоятельно и без суеты
так и ржали до утра на снегу,
и растили, полудурки, цветы...

[LisSB]

Басё

Первый снег под утро.
Он едва-едва прикрыл
Листики нарцисса.

[Радомир]

Маргарита Шмерлинг.

Сказка о словах.


Не слушай и не верь. Слова безбожно врут,
но если кроме слов нет ничего другого —
замри на миг... на два... на несколько минут...
ведь то, что между строк, звучит нежнее слова,
звучит нужнее всех известных миру слов,
нужнее вдоха — в миг, когда замрёт — и снова
забьётся мощно пульс, основа всех основ...
И вот тогда вздохнёшь,
и скажешь слово...

[LisSB]

АНДРЕЙ БЕЛЯНИН

«ПЬЕРО»

Что загрустил, мой друг Пьеро?
Жизнь — не весёлая игрушка.
В ней всё продумано хитро
От космоса до погремушки.
И твой наивный белый цвет
Не защитит на злой планете
От мелкой сети липких бед
И сочных пятен грязных сплетен.
Да и надёжней, впрочем, жить,
Имея дом, жену, зарплату,
И мир тихонько подменить,
Себе поставив с краю хату.
У них покой, достаток, тишь,
И только ты — не «сам с усами»
И всё о девочке грустишь,
что с голубыми волосами.