[Радомир]

Надежда Бесфамильная.

Серебрится чуть видная ниточка Сейма.


Отцу, посвятившему жизнь пшенице

С благодарностью Нижегородскому Вознесенскому Печерскому монастырю, подарившему это вдохновение



И нутро, зачерствевшее в камень, отволгнет,
Как, вбирая в себя монастырскую тишь,
От Сенной по Печерскому спуску до Волги
Не сойдёшь - бестелесною птицей слетишь.

На крутых косогорах останется город,
Посмотри ему вслед, на лету обернись,
Будто пологом многовековья накроет
Неоглядная нижегородская высь.

Прилетевшая с пажитей хлебных да чёрных,
Здесь на память свои завяжи узелки,
Ареалы твои обозначены чётко
В междуречье Днепра и Великой реки.

Сколько пращуров семенем в землю упало,
Не упомнят кладбища и сорокоуст,
Где веками от Киева к Волге шагала,
Набираясь пшеницами, Древняя Русь.

Не Орда ли да зёрнышко в поле повинны
За черешневых глаз удлинённый разрез:
Волжской крови в тебе от отца - половина
Украинской и курской - от матери смесь.

Сносит речка упрямо теченьем духовным
К северам на далёкий обветренный яр,
Где под окнами дома на кимрском верховье
Сеял грядку пшеницы мальчишка-школяр,

Отголосками волжского голодомора
И нехваткой военною к хлебу привит
...................................................

Из ладони тепло набирает просфора -
Для житейских и памятноприсных молитв.

…Ты назавтра вернёшься обратно в столицу,
А потом к чернозёмам, откуда видней,
Как, от Волги пришедшее, солнце садится,
Перед сном омываясь в прохладном Днепре.

Все великие реки – проросшее семя,
Напоённое водами маленьких рек
...Серебрится чуть видная ниточка Сейма,
На котором и мой замыкается век.


Январь, Нижний Новгород – февраль, Москва, 2014г.


Сейм – река моего счастливого детства и юности, прошедших в курских краях. Впадает в Десну, а Десна – в Днепр.

[Радомир]

Бэзил Смит.

Бетонное ограждение...


Бетонное ограждение.
На пандусе – санитар.
Какое-то наваждение,
как будто с последних пар

отпущен: как бы парение…
(«Ну, взяли на раз-два-три!»)
И даже стихотворение
плывет где-то там внутри.

А ночью курить захочется, –
сквозь сон, духоту и стыд
смерть глухо храпит, ворочается –
и в спину тебе глядит,

но все же киваешь сестрам и
выходишь под дождь живьем:
пустырь с голубыми звездами
завален сырым тряпьем,

бахилы, вода, чинарики,
и урка сопит – медбрат…
Выходят курить охранники.
Смеются. Стоят. Молчат.

[Радомир]

Чен Ким.

Красный пролетарий.


День какой-то несуразный -
И фальшивый свет дневной,
И немецкий круг алмазный,
И станок, как неродной...

Мастер подогнал работу,
Буркнул, глянув на часы:
- "Плохо выглядишь чего-то.
Сможешь?" - "Сделаю. Не ссы."

Не волнуйся ты, земеля,
Из-за всякой чепухи!
Вон меня - мутит с похмелья
И не пишутся стихи...

Вспыхнув, тут же гаснут строчки
Без начала и конца.
Будто искры при заточке
Твердосплавного резца.

[Радомир]

Вадим Сергеевич Шефнер.

22 июня.


Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться —
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их — напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

[Радомир]

Евгений Сергеевич Северный.

Север.


Ёлка вырастет, что ни сади... Хоть клевер.
Тайга тут, братишка. Север.

[Радомир]

Михаэль Шерб.

опоздал.


Пахнут тускло и лекарственно
В школьной книге клёст и ель,
И скользит походкой царственной
Прописная буква «л».

«Ох, давление высокое!
Двести тридцать, надо сбить!»
Наш сосед, Абрам Исаакович,
Просит чайник вскипятить.

Значит, ноги будет парить он.
Так бывало много раз:
Стул поставит на линолеум,
А ступни поставит в таз,

И закатит брюки тщательно,
Примостившись на краю,
И направит в таз из чайника
Горячённую струю.

Закрываю книжку школьную, -
Клёст и ёлка подождут, -
И на кухню коммунальную
Чайник вскипятить иду.

Возвратился с кипятком я,
А в дверях – базар-вокзал,
Жу-жу-жу, как насекомые…
Что ж, понятно, опоздал…

[Радомир]

Светлана Трихина.

Кофе и приятности.


Пекарня "Кофе и приятности"
и вид на ветренный залив.
текущий день не вносит ясности
во препинания любви.
Как быть: казнить или помиловать?
Остаться или уезжать?
И сердце ранено-карминное
пустить из сокола в ужа?
Бежит волна, кусты качаются,
молчит осколочный гранит,
где Ева снова превращается -
в Лилит.

[Радомир]

Евгений Голубев.

За церковною оградой.


За церковною оградой в тишине - бескрайней снег.
За церковною оградой затаился прошлый век.
Под березами и кленами и под бархатом ракит
Проступают отделенные где-то мрамор, где гранит.
Вечным сном почили правые и неправые – все там,
За чугунными оправами - не узнаешь по крестам.
Позабыты-позаброшены – всех нас этот ждет удел.
Снег ложится вновь порошею - первозданно чист и бел.

[Радомир]

Ксения Гильман.

Зефир.


Звезда на ветке, тающий зефир
в рождественском горячем шоколаде –
все будет, как захочешь. Этот мир
придумал Бог таких моментов ради.
Он стрекозе придумал два крыла,
а кошке хвост – богатое наследство...
Тебе придумал – чтобы добрала
за тридцать плюс украденное детство.
Читала сказки, верила словам,
что сказаны в глаза, а не уликам...
Не дергай за рукав его – он сам
подумает о малом и великом,
когда сочтет, что ты уже мала
достаточно, чтоб снова стать любимой,
без долгих объяснений "где была"
в рождественской ночи непоправимой.

[Радомир]

Евгений Глушаков.

Блокбастер.


Герои – поженились!.. Что ещё?
Каких щедрот от вымысла хотите?
Вояж? Медовый месяц на орбите
С баварским пивом, вяленным лещом?

Хотя и промежуточный финал,
Зато – счастливый! Впрочем, ненадолго,
Но с паузой для исполненья долга,
Чтоб зритель углублялся и вникал.

Момент – не плох: умны, сильны, прекрасны!
Кипят желанья! Близости восторг!
А между тем, через дорогу – морг,
В один пучок сводящий наши трассы.

Герои поженились?.. Минет год,
И череда измен, разлад, развод!

[Радомир]

Ольга Бешенковская.

Площадь в Коломне.


Все тот же снег ресниц касается,
Всё те же трепетные па...
И до сих пор еще красавица
Спит по рецепту Петипа.
Темнеют редкие прохожие
И зябко горбятся в ночи,
То вдруг на Пушкина похожие,
То - на скрипичные ключи.

Стихи... Метель... Консерватория...
Всё Хореографом дано
И жизни наша траектория,
Боюсь, рассчитана давно.

Но хоть всю ночь тверди, печальная,
Шагов задумчивых пароль,
Не скажет площадь Театральная,
Какая нам досталась роль...

[Радомир]

Александр Гутов.

Последний батальон.


Последний день апреля. Чадный дым.
Чем ты ответишь красному потопу?
Как хорошо погибнуть молодым,
сражаясь за единую Европу.
Он знает, чем известен Розенкранц,
он любит эту тонкую культуру,
сейчас лежит он у Потсдамер-плац,
ловя в прицел славянскую фактуру.
Оружия полно, но сил в обрез.
От танкового русского тарана
он защищает городок СС,
стреляя в полупьяного Ивана.
Его зовут Этьен, а может, - Поль,
он из Брюсселя, Реймса, из Эльзаса;
железный рыцарь презирает боль
и держит пост в районе Альбрехтштрассе.
Прощайте черепица и герань,
Иван повсюду, выкипает злоба.
Остатки батальона Шарлемань
в себя вбирает прусская утроба.
Последний путь на Север, там - прорыв.
Хватило б сил в развалинах укрыться.
На площади вокзала новый взрыв.
И он исчез, как прусская столица.
Он видел их, воительниц с небес,
Он улетел в чертог бессмертной славы.
Последний батальон солдат СС -
эльзасцы, люксембуржцы , скандинавы.

[Радомир]

Дмитрий Богданов 62.

Пятница, вечер.


Отбросьте шпоры,
шпаги и мундиры,
Всю чопорность
оставив под замком,
Вдыхая воздух
Северной Пальмиры,
Пройдитесь
хоть немножечко пешком.
Постойте рядом
с каменными львами,
Что берегут покой наш
до сих пор,
И я пройдусь сегодня
вместе с вами,
Без шпаги, без мундира
и без шпор.

[Радомир]

Александр Михайлович Габриель.


Когда всё будет спето и исхожено,
и все, кто были «против», станут «за»,
и этот мир, досмотренный таможенно,
приветливо заглянет нам в глаза,

когда нам разрешат любые выходки —
иди себе в цари или в ворьё, —
когда уйдут логические выкладки
в забытое ненужное старьё,

когда польется с неба дождь из олова
по воле неземного волшебства,
когда перевернутся с ног на голову
привычный быт, привычные слова —

когда всё в мире станет обесценено —

Господь усмешку спрячет в бороде,
и мне вручат тевтонский орден Ленина
за неуспехи в жизни и труде.

[Радомир]

Ирина Гет Мудриченко.

У Ёсы Бусона была лиса.


У Ёсы Бусона была лиса...
Фырчит серебро в траве.
Любому ёкаю тебя спасать
Наскучит.
- Чего ж не две?

А над заливом застиран мрак
До меди иных хвостов.
Там бродит…
- Скажи ещё, что жираф.
Видали таких лжецов!

Заливист край и заливист клич,
И тушь заливает лист.
- Была, не была… говорю: не хнычь! –
Да кто их считал, тех лис.

Но хоть секунду была?.. Свистит
Монеты сквозной ребро.
- Художник, нашел же о чём спросить
Фырчащее серебро!