[Радомир]

Марина Николаева-Бурак.

Москва или Питер?


На гриппозной волне
Мыслей, грёз и событий
Вижу небо в окне:
Там Москва или Питер?

Огоньковый конвой
Светит ясно и гордо –
Вдоль кольца над Москвой
Или питерской хорды?

Трубы курят дурман,
Снег бомжует на крышах,
И в ветвистый капкан
Кто-то въехал на лыжах.

И теряется след,
Занесённый метелью.
И милашка сосед
Забавляется дрелью.

Возвращается борт,
С белым Ангелом схожий –
В Шереметьевский порт
Или Пулково всё же?

… Сон, уютный, как плед
Или мёд чаепитий,
Не раскроет секрет:
Там Москва или Питер?..

[LisSB]

[Радомир]

Геннадий Шпаликов

Песня (С паровозами и туманами...)


С паровозами и туманами
В набегающие поля
На свидания с дальними странами
Уезжаем и ты и я.
Уезжаем от мокрых улиц,
Безразличия чьих-то глаз,
Парусами странствий надулись
Носовые платки у нас.
Мы вернемся, когда наскучит
Жизнь с медведями, без людей,
В город мокрый и самый лучший,
В город осени и дождей.

[Радомир]

Илья Трофимов.

В объятьях сумерек.


В объятьях сумерек
Последнее тепло.
Осенний вечер без объятий -
Зло.
Но и тепло напрасно
Без объятий,
Хотя полезно для других занятий.

[Радомир]

Ирина Молочкова.

И мёд и лёд.


С дождями истекает вечер.
Слежу за тёмной тишиной:
двор выстыл, обесчеловечен,
огонь за лесом лубяной.

Далёкий. То блеснёт, то гаснет -
не отпускает, не зовёт -
недостижимый, ненапрасный.
И мёд и лёд, и лёд и мёд.

[Радомир]

Сергей Кривонос.

Вот окончится лето.



Вот окончится лето. Проступит опять позолота
На бледнеющих листьях, что грустно на кленах висят.
И готовятся птицы, встречая сентябрь, к перелету,
Все упорней надежды свои к облакам вознося.

Невозможно угнаться за нашим стремительным веком.
И, казалось бы, тишь и покой — вот она, благодать!
Но не зря что-то птичье издревле живет в человеке,
Заставляя под небом крутые высоты искать.

Собирается в рощах осенняя хмурая мглистость,
Жизнь скучать не дает, и она убеждала не раз:
Очень трудно постичь бесконечного мира единство,
Но дано быть единственным в мире любому из нас.

Все привычно — поникшие травы, укрытые пылью,
Свет в затихших домах и тумана лохматая мгла,
Но бывало не раз — ощущали мы крепкие крылья
И рвались к облакам, повседневные бросив дела.

Но бывало не раз, дерзновенную мощь обретая,
И стараясь достичь тех вершин, что достичь не могли,
Разбивали покой и над хмуростью будней взлетали,
Чтоб ясней разглядеть красоту благодатной земли.

А пока — теплый август в дворах умножает заботы,
Над землей скоро снова зависнут дожди, морося.
И готовятся птицы, встречая сентябрь, к перелету,
Все упорней надежды свои к облакам вознося.

[Радомир]

Андрей Сизых.

Август, двенадцатый день...

***

Август, двенадцатый день и начало недели.
Вроде бы, та же, над городом, влажная дышит жара,
Только, из гнёзд в нашем доме стрижи улетели
И не слышны их скрипучие трели в колодце двора.
Сколько продлится мелодия сладкого, сытого лета,
Это либретто прощальное северных парковых роз,
До многоточья обычного в самом финале сюжета
И до трагической сцены осенних метаморфоз?
Вновь созревают хлеба, но не хлебом единым
Жив человеческий род на бескрайней земле –
Август, как ангел, к нам послан и Богом, и Сыном,
Духом Святым напитать наши души к зиме.

Август 2024 г.

[Радомир]

Протоиерей Игорь Кобелев.

Снаряд.


Краем чешется месяц о крышу,
На ветру пожелтевший каштан
От дождей клонит голову ниже,
Осыпая листву в котлован.

Там ремонтники – чудо-ребята
О делах, о «Вестях» говорят
И о том, как «схватил» экскаватор
Своей «лапой» фашистский снаряд.

В лужах – небо дрожало невинно,
Он лежал, желтый лист вмявши в грязь,
И на ржавых боках красно глина,
Словно давняя кровь запеклась.

И мне видится: часто ночами
Под музейным стеклом, в тишине,
Издавая глухое рычанье,
Плачет он о прошедшей войне…

[Радомир]

Андрей Ивонин.

Простые вещи.


Простые вещи: стол,
трёхногий табурет.
В сковороде скворчит,
томясь, картошка с луком.
Газета на столе,
окно и тусклый свет
над нежилой землёй,
над озером и лугом.

А там, где горизонт,
за лесополосой –
заброшенный погост,
железная ограда.
И в голове звенит
назойливой осой,
что больше ничего
от вечности не надо.

[Радомир]

Наталья Возжаева.

Опора.


Запах сада густой и манкий,
наливаются звёзды, спеют.
В хлам расшатанная стремянка
устремилась к Кассиопее.
Плющ вцепился – висит когтисто,
не давая упасть забору.
Я сажусь к тебе близко-близко,
вот и ты для меня опора.
Сплюшка плачет о чём-то где-то,
да на доме потеет крыша.
Не скрываясь уходит лето.
Топот яблочный слышишь? Слышишь…

[Радомир]

Александр Ник Соколов.

Письмо с любого фронта.


Поверь, родная, будет мир.
И реки станут полноводны.
Наполнятся дома детьми,
И не останется голодных.
Поверь, родная, мир придёт,
Скворцы домой вернутся скоро,
И звёзд безудержный полёт
Накроет обгоревший город.
А после упадёт вода
И смоет с лиц усталых пепел,
И весть пойдёт по проводам,
Что этот мир великолепен.
Что этот мир для нас рождён,
Чтоб мы дышали и любили.
Поверь, родная, будет он
Для всех, кого мы не убили.

[Радомир]

Виктор Щепетков.

Догорает закат за оконцем.


Догорает закат за оконцем,
Озаряя царящий бардак
Утомлённым сентябрьским солнцем,
Заглянувшим на старый чердак.

И зияют немного зловеще –
Где-то в профиль, а где-то в анфас –
Позабытые ветхие вещи,
Сохранившие память о нас.

Прошлой жизни разъятые звенья,
Ублажавшие нас на земле,
Воскресают на миг из забвенья,
Загораясь в безжизненной мгле.

Соглядатаи прежних моментов
Никогда не вернутся назад...
У ненужных вещей и предметов
Есть на свете свой собственный ад.

Горделивой и царской осанки
У несчастных таких не ищи, –
Книги, туфли, корыта и санки,
Лыжи, валенки, банки, плащи...

На чердак их отправили люди,
Веря в жизни грядущей зарю...
Я и сам в той бессмысленной груде
На закат, не мигая, смотрю.

[Радомир]

Алла Арцис.

Ориенталь.


Пока ещё все кошки серы,
А воздух плотен, сыр и сед,
И куполов литые сферы
Надменно впитывают свет,

И каждый, словно древний панцирь –
Чернеют тонкие стволы,
И пальмы вскидывают пальцы,
Предвосхищая зов муллы.

Здесь не спешат. Спешить не надо,
Закон неписанный таков –
И Аладдинова лампада
Едва затеплилась с боков.

Алеют переливы линий,
Пропел молитву муэдзин...
И птичка склевывает финик,
Но упускает апельсин.

[Радомир]

Вонтер Лак.

Онежское озеро.


У Онеги нежный горизонт,
серые и розовые краски.
Словно время погрузилось в сон
в берегах, не созданных для ласки.

Северная сдержанность страстей
для своих привычна и прозрачна.
Гибель для непрошеных гостей,
чья охота не всегда удачна.

Острова по озеру плывут.
Сумрак вод подчёркивает вечность.
Острова для ссылок и простуд
тех, кто верил в нашу человечность.

[Радомир]

Рен Арт.

Се ля ви.


Город – это не дом и крепость (дом и крепость к тебе добры). Город – это жестокий ребус, неразгаданный до поры, поле битвы, военный лагерь, хорошенько вокруг смотри. В самой гиблой его клоаке бледной тенью живет Мари.

Всех занятий – уткнуться в Сартра, кошку за ухом почесать. Если выползти из мансарды, то всего лишь на полчаса прогуляться под облаками, к бакалейщику заглянуть и метнуться домой, пока не стал опасен обратный путь. Мимо выгоревших строений, искореженных фонарей, перевернутых "ситроенов" пробегает она скорей. И стучат, отдаваясь в сердце, крыс пугая и голубей, за спиною чужие берцы по асфальтовой скорлупе. В общем, ясно, что здесь не стоит лезть из полымя да в огонь. У нее вот таких историй миллион и еще вагон. Нет желания даже злиться – что поделаешь, се ля ви, эта песенка будет длиться, сколько Господа ни зови.

А назавтра она по новой ставит музыку на репит. Кошка, выгнутая подковой, на закрытую дверь шипит. Где-то в полдень Мари выходит в мир, не ведающий прикрас, и тихонько бормочет: "Хоть бы уцелеть и на этот раз!" Вряд ли кто-то ее услышит – здесь арена, а не приют. Здесь с балкона, а то и с крыши на таких, как она, плюют. Здесь железно уходят в минус тихоходы и добряки. Но бывает – не рвется мина, всякой логике вопреки, пуля чиркает в миллиметре, волчья стая теряет след. Смерть выводит кривые петли, целя в девичий силуэт. В этой повести многоликой ничего не предрешено!

В окнах вечер. Мари за книгой. Сонный голубь клюет пшено...